Интервью с Денисом Марфутиным, членом совета директоров компании «Ароматный мир», ex-Яндекс, Ford, METRO, X5
– Сегодня я в гостях у Дениса Марфутина, члена правления компании «Ароматный мир», преподавателя Executive MBA в РАНХиГС.
Денис — один из самых медийных экспертов на розничном рынке, и символично, что именно с ним мы завершаем серию аналитических программ Академии Ритейла и подводим итоги года. Это уже традиция.
Денис — один из самых медийных экспертов на розничном рынке, и символично, что именно с ним мы завершаем серию аналитических программ Академии Ритейла и подводим итоги года. Это уже традиция.
— Прекрасная традиция. Всех интересует, как прошёл год и чего ждать в следующем. Это абсолютно нормально: все подводят итоги и строят планы.
— У меня три коротких вопроса. Чему научил нас этот год? Что мы берём с собой дальше? И третий, на самом деле очень важный: я попрошу тебя в одном слове упаковать весь смысл этого года и назвать своё слово года.
Начнём с первого. Чему научил нас этот год? И, возможно, чего мы больше не боимся по его итогам?
Начнём с первого. Чему научил нас этот год? И, возможно, чего мы больше не боимся по его итогам?
— Этот год точно научил нас тому, что экономика в высокой степени зависит от стоимости денег. И конкретно ключевая ставка напрямую влияет на жизнеспособность многих бизнесов.
Сильнее всего пострадали индустрии, связанные с долгосрочными покупками: недвижимость, автомобили, ремонты, бытовая техника. Причина — высокая стоимость денег, которая работает в обе стороны. С одной стороны, люди держат деньги на депозитах. Мы видим рекордные остатки и рекордный доход по депозитам, ставки в течение года доходили до 20%. С другой стороны, бизнес не может брать кредиты по адекватной цене. В результате компании замораживают развитие, инвестиции, индексации.
В том числе обновление автопарков. Если посмотреть на рынок грузового транспорта, мы видим минимальные продажи тягачей и грузовиков. Это говорит о стагнации логистической отрасли. Вся цепочка замедляется, и за это придётся расплачиваться позже.
Поэтому главный урок и главное слово этого года это ставка. Очевидно, что и регулятор осознаёт негативное влияние на экономику высокой ставки. Именно поэтому началось её снижение: с 21% в начале года до 16% сейчас.
Я в октябре прогнозировал 12% к концу следующего года. Приятно, что в декабре на подведении итогов Сбера Герман Греф озвучил ту же цифру. Он сказал, что они целятся к концу следующего года на 12 %, и аналитики Альфа-Капитала также с ней согласились.
Это ориентир на следующий год. Что это означает? Индустрии начнут размораживаться, потребление будет восстанавливаться. Деньги с депозитов постепенно вернутся в экономику. И ко второму полугодию, точнее к середине третьего квартала, ожидается потепление, размороженные с депозитов средства вернутся в экономику.
Важно понимать: фундаментальный спрос никуда не исчезает. Я хорошо помню кризис 2014 года, когда рынок недвижимости фактически замер. Тогда в разговоре с одним знакомым риелтором я услышал точную формулировку: спрос никуда не делся — он просто взял паузу.
Его природа остаётся прежней, потому что не меняются сами жизненные триггеры: рождение детей, свадьбы, разводы, крупные личные перемены. Эти факторы невозможно отменить, можно лишь отложить решение. Именно это и происходит в периоды турбулентности: не исчезает потребность, а откладывается шаг к её реализации.
То же самое с автомобилями: рождение ребёнка — один из самых частых триггеров смены машины. Фундаментальные факторы не изменились, просто потребление поставили на паузу. И как только произойдёт разморозка, начнётся гиперкомпенсация: за один год люди будут потреблять то, что должны были потребить за два года.
Это приведёт к росту цен на недвижимость и автомобили. Парадоксально, но более дешёвая ипотека усилит спрос, а значит — рост цен. Деньги будут перекладываться из депозитов в материальные активы.
Следующее ключевое слово — инфляция. Ослабление рубля, курсовые колебания, рост потребления, удешевление денег — все эти факторы работают в одном направлении и будут её разгонять. Поэтому в целевые 6% верится с трудом: гораздо вероятнее, что инфляция выйдет за отметку 10%.
Сильнее всего пострадали индустрии, связанные с долгосрочными покупками: недвижимость, автомобили, ремонты, бытовая техника. Причина — высокая стоимость денег, которая работает в обе стороны. С одной стороны, люди держат деньги на депозитах. Мы видим рекордные остатки и рекордный доход по депозитам, ставки в течение года доходили до 20%. С другой стороны, бизнес не может брать кредиты по адекватной цене. В результате компании замораживают развитие, инвестиции, индексации.
В том числе обновление автопарков. Если посмотреть на рынок грузового транспорта, мы видим минимальные продажи тягачей и грузовиков. Это говорит о стагнации логистической отрасли. Вся цепочка замедляется, и за это придётся расплачиваться позже.
Поэтому главный урок и главное слово этого года это ставка. Очевидно, что и регулятор осознаёт негативное влияние на экономику высокой ставки. Именно поэтому началось её снижение: с 21% в начале года до 16% сейчас.
Я в октябре прогнозировал 12% к концу следующего года. Приятно, что в декабре на подведении итогов Сбера Герман Греф озвучил ту же цифру. Он сказал, что они целятся к концу следующего года на 12 %, и аналитики Альфа-Капитала также с ней согласились.
Это ориентир на следующий год. Что это означает? Индустрии начнут размораживаться, потребление будет восстанавливаться. Деньги с депозитов постепенно вернутся в экономику. И ко второму полугодию, точнее к середине третьего квартала, ожидается потепление, размороженные с депозитов средства вернутся в экономику.
Важно понимать: фундаментальный спрос никуда не исчезает. Я хорошо помню кризис 2014 года, когда рынок недвижимости фактически замер. Тогда в разговоре с одним знакомым риелтором я услышал точную формулировку: спрос никуда не делся — он просто взял паузу.
Его природа остаётся прежней, потому что не меняются сами жизненные триггеры: рождение детей, свадьбы, разводы, крупные личные перемены. Эти факторы невозможно отменить, можно лишь отложить решение. Именно это и происходит в периоды турбулентности: не исчезает потребность, а откладывается шаг к её реализации.
То же самое с автомобилями: рождение ребёнка — один из самых частых триггеров смены машины. Фундаментальные факторы не изменились, просто потребление поставили на паузу. И как только произойдёт разморозка, начнётся гиперкомпенсация: за один год люди будут потреблять то, что должны были потребить за два года.
Это приведёт к росту цен на недвижимость и автомобили. Парадоксально, но более дешёвая ипотека усилит спрос, а значит — рост цен. Деньги будут перекладываться из депозитов в материальные активы.
Следующее ключевое слово — инфляция. Ослабление рубля, курсовые колебания, рост потребления, удешевление денег — все эти факторы работают в одном направлении и будут её разгонять. Поэтому в целевые 6% верится с трудом: гораздо вероятнее, что инфляция выйдет за отметку 10%.
Фундаментальные факторы не изменились. После любого кризиса всегда будет возобновление спроса, это важно помнить.
— Если говорить о драйверах роста: многие считают, что без субсидированной ипотеки роста не будет. К тому же растёт утилизационный сбор на автомобили..
— Все же ключевой фактор это ставка. Если она придет к ожидаемым 12% процентам, то субсидированная ипотека будет не нужна. Если ставка по кредиту 13–14%, это посильные затраты, субсидии уже не обязательны.
Есть ещё одна важная развилка — возможное потепление отношений с Западом. Это ключевой вопрос, на который пока нет однозначного ответа, пройдём мы эту точку или нет. Но очевидно, что в этом году появилось движение навстречу, которого раньше не было.
СВО продолжается с 2022 года, и лишь в 2025-м состоялась знаковая встреча на Аляске — событие, которое без преувеличения можно назвать историческим, который точно войдет в учебники истории. Сам факт такого контакта говорит о сдвиге. Чем он закончится, пока неизвестно, но экономические последствия в любом случае будут значительными.
Потепление теоретически может привести к завершению конфликта и частичному снятию санкций, либо как минимум к ослаблению их эффекта: важно учитывать, что санкции работают не только как финансовые ограничения, но и как неформальный запрет на ведение бизнеса.
По сути, речь идёт о самой возможности просто вести бизнес в России. Ряд иностранных компаний продолжает работать — Райффайзен, Метро, Ашан, ЮниКредит — несмотря на текущую обстановку. Это показывает, что бизнес в стране возможен. Однако для большинства иностранных компаний по-прежнему действует негласный политический запрет. И если этот барьер будет снят, значительная часть игроков задумается о возвращении: Россия остаётся одним из ключевых рынков для Европы.
Если посмотреть на долю российского рынка для Метро, где я работал, то Россия — и об этом недавно появилось интервью с заголовком «ничего личного, только бизнес» — даёт более 8% от глобального оборота Metro. Именно поэтому немцы продолжают вести бизнес в России. Это рынок, сопоставимый по масштабу с крупнейшими европейскими рынками — Францией, Германией и другими. Конечно, такой рынок терять тяжело. То же самое касается и других компаний, которые до сих пор работают в России.
Если представить, что иностранные ритейлеры и бренды начнут возвращаться, возникает вопрос, как это повлияет на рынок. С одной стороны, это звучит позитивно. С другой — для российских ритейлеров и брендов, которые за это время «расправили плечи», к примеру, для Hoff, «Петровича», а также для многочисленных производителей мебели, особенно корпусной, конкуренция станет значительно жёстче. Эти компании во многом вздохнули свободно после ухода IKEA.
И если предположить, что IKEA возвращается, конкурировать будет гораздо сложнее. При этом цены на торговую недвижимость и аренду, которые уже заметно выросли с пандемии, пойдут ещё выше, если на рынок вернётся спрос со стороны иностранных ритейлеров и производителей.
Кроме того, полностью изменится рекламный рынок, поскольку вернутся соответствующие бюджеты. Если пофантазировать дальше и предположить, что вернутся иностранные соцсети и, например, реклама в Google, то рекламный рынок претерпит серьёзный передел. Это неизбежно повлияет на расстановку сил среди крупнейших российских платформ.
Есть ещё одна важная развилка — возможное потепление отношений с Западом. Это ключевой вопрос, на который пока нет однозначного ответа, пройдём мы эту точку или нет. Но очевидно, что в этом году появилось движение навстречу, которого раньше не было.
СВО продолжается с 2022 года, и лишь в 2025-м состоялась знаковая встреча на Аляске — событие, которое без преувеличения можно назвать историческим, который точно войдет в учебники истории. Сам факт такого контакта говорит о сдвиге. Чем он закончится, пока неизвестно, но экономические последствия в любом случае будут значительными.
Потепление теоретически может привести к завершению конфликта и частичному снятию санкций, либо как минимум к ослаблению их эффекта: важно учитывать, что санкции работают не только как финансовые ограничения, но и как неформальный запрет на ведение бизнеса.
По сути, речь идёт о самой возможности просто вести бизнес в России. Ряд иностранных компаний продолжает работать — Райффайзен, Метро, Ашан, ЮниКредит — несмотря на текущую обстановку. Это показывает, что бизнес в стране возможен. Однако для большинства иностранных компаний по-прежнему действует негласный политический запрет. И если этот барьер будет снят, значительная часть игроков задумается о возвращении: Россия остаётся одним из ключевых рынков для Европы.
Если посмотреть на долю российского рынка для Метро, где я работал, то Россия — и об этом недавно появилось интервью с заголовком «ничего личного, только бизнес» — даёт более 8% от глобального оборота Metro. Именно поэтому немцы продолжают вести бизнес в России. Это рынок, сопоставимый по масштабу с крупнейшими европейскими рынками — Францией, Германией и другими. Конечно, такой рынок терять тяжело. То же самое касается и других компаний, которые до сих пор работают в России.
Если представить, что иностранные ритейлеры и бренды начнут возвращаться, возникает вопрос, как это повлияет на рынок. С одной стороны, это звучит позитивно. С другой — для российских ритейлеров и брендов, которые за это время «расправили плечи», к примеру, для Hoff, «Петровича», а также для многочисленных производителей мебели, особенно корпусной, конкуренция станет значительно жёстче. Эти компании во многом вздохнули свободно после ухода IKEA.
И если предположить, что IKEA возвращается, конкурировать будет гораздо сложнее. При этом цены на торговую недвижимость и аренду, которые уже заметно выросли с пандемии, пойдут ещё выше, если на рынок вернётся спрос со стороны иностранных ритейлеров и производителей.
Кроме того, полностью изменится рекламный рынок, поскольку вернутся соответствующие бюджеты. Если пофантазировать дальше и предположить, что вернутся иностранные соцсети и, например, реклама в Google, то рекламный рынок претерпит серьёзный передел. Это неизбежно повлияет на расстановку сил среди крупнейших российских платформ.
— Ты действительно веришь в то, что сейчас можно ожидать возвращения иностранных соцсетей и подобных сервисов? Это не только бизнес, но и политика государства: мы видим, что происходит, к примеру, с мессенджерами.
— Мы идём по китайской модели. В отличие от северокорейской или советской, она допускает частное предпринимательство, но при этом замыкает государственный суверенитет. Это страна, которая живёт под VPN. И наша страна тоже живёт под VPN и, вероятно, будет продолжать так жить.
Сегодня более 11 миллионов пользователей в России продолжают пользоваться запрещёнными соцсетями. Это официальная статистика, поскольку такие данные отслеживаются. Эти платформы работают только через VPN, но для пользователей ничего принципиально не меняется: как пользовались, так и продолжают пользоваться.
Поэтому здесь возникает большая развилка, которая сильно повлияет на возможный расклад сил и в ритейле, и на рынке коммерческой недвижимости, и в рекламном рынке, и, в конечном счёте, на рынке труда.
Развилок на самом деле две. Первая - это потепление отношений с Западом, и это не обязательно означает окончание СВО. Можно представить ситуацию, при которой, условно, Путин и Трамп договариваются, и принимается решение о возвращении американского бизнеса в Россию — не европейского, а именно американского. Такое возможно.
Сегодня более 11 миллионов пользователей в России продолжают пользоваться запрещёнными соцсетями. Это официальная статистика, поскольку такие данные отслеживаются. Эти платформы работают только через VPN, но для пользователей ничего принципиально не меняется: как пользовались, так и продолжают пользоваться.
Поэтому здесь возникает большая развилка, которая сильно повлияет на возможный расклад сил и в ритейле, и на рынке коммерческой недвижимости, и в рекламном рынке, и, в конечном счёте, на рынке труда.
Развилок на самом деле две. Первая - это потепление отношений с Западом, и это не обязательно означает окончание СВО. Можно представить ситуацию, при которой, условно, Путин и Трамп договариваются, и принимается решение о возвращении американского бизнеса в Россию — не европейского, а именно американского. Такое возможно.
— Частично это уже давно так: мы знаем, что американские компании в ряде случаев чувствуют себя лучше, чем многие другие.
— Но тем не менее, многие из них ушли. Например, Citibank, крупнейший американский банк, который работал в России.
Вторая развилка — окончание СВО, которое может произойти, но при этом не привести к снятию санкций. Однако оно приведет к возвращению в экономику от 200 до 400 тысяч трудоспособных мужчин, которых сегодня сильно не хватает. Это касается дефицита курьеров, водителей, квалифицированного персонала на заводах. Такой приток рабочей силы существенно изменит расстановку сил на рынке труда.
И эти развилки не связаны между собой полноценно: что то может случится, что то нет, и следующий год будет наиболее вероятный, когда мы будем стоять на пути этих развилок.
Вторая развилка — окончание СВО, которое может произойти, но при этом не привести к снятию санкций. Однако оно приведет к возвращению в экономику от 200 до 400 тысяч трудоспособных мужчин, которых сегодня сильно не хватает. Это касается дефицита курьеров, водителей, квалифицированного персонала на заводах. Такой приток рабочей силы существенно изменит расстановку сил на рынке труда.
И эти развилки не связаны между собой полноценно: что то может случится, что то нет, и следующий год будет наиболее вероятный, когда мы будем стоять на пути этих развилок.
— Наверное, наибольшее влияние на нас, как на розницу, окажет возврат брендов и усиление брендов FMCG, а также возвращение розничных компаний и розничных бизнесов. В этой ситуации, как ты думаешь, что будет с инфляцией?
С одной стороны, кажется, что конкуренция заметно вырастет и давление на цены, по идее, должно быть в сторону их снижения. А с другой - накапливаются все остальные факторы, о которых мы уже говорили, и которые продолжают разгонять инфляцию.
С одной стороны, кажется, что конкуренция заметно вырастет и давление на цены, по идее, должно быть в сторону их снижения. А с другой - накапливаются все остальные факторы, о которых мы уже говорили, и которые продолжают разгонять инфляцию.
—Это действительно может стать сдерживающим фактором для инфляции, если речь идёт о возврате западных брендов, готовых инвестировать. Но с другой стороны, это всё равно приведёт к инфляции стоимости труда.
Что происходило, когда Ozon и Wildberries открывали свои склады? Соседние предприятия теряли рабочие руки, потому что для запуска склада или БРЦ крупной компании нужно одномоментно набрать 200–300–400 человек. Соответственно, им готовы переплачивать, тем самым разгоняя инфляцию.
Если у тебя забрали 300 сотрудников и обесточили твое предприятие, заплатив им на 20% больше, чтобы вернуть хотя бы часть людей, ты вынужден уравнивать зарплаты и тоже поднимать их на 20%.
Поэтому возврат западных брендов может привести, во-первых, к инфляции рынка труда. Во-вторых, к инфляции рынка аренды. И, очевидно, к инфляции рекламы: телевизионный инвентарь ограничен, онлайн-инвентарь ограничен, появляются новые бренды, усиливается борьба за место в кошельке потребителя, а значит, рекламный рынок дорожает, так как больше претендентов на тот же самый эфирный слот.
Все эти косвенные издержки в итоге будут переложены на клиента. Иначе бизнес просто не сложится - такого запаса по марже, чтобы «проглотить» эти расходы, не существует. Поэтому инфляция будет в любом случае.
И, наверное, последний важный тренд — e-commerce. Здесь произошёл резкий разворот. Корабль под названием “маркетплейсы” действительно развернулся. Я уже говорил об этом, в том числе на профильных обсуждениях: следующий год принесёт ужесточение комиссий и в целом ухудшение экономики бизнеса на маркетплейсах — они станут менее выгодными.
Причин несколько. Первая: стремление маркетплейсов вывести свою экономику в плюс. Мы уже видим это по росту комиссий: в этом году они выросли в среднем на 12% у всех трёх крупнейших игроков — Яндекса, Ozon и Wildberries. В следующем году этот процесс продолжится.
Второй фактор — изменения в налоговом законодательстве. По сути, заканчивается налоговый арбитраж: лимит по упрощённой системе снижается с 60 до 20 миллионов рублей с 1 января. Это означает, что крупным компаниям больше не позволят использовать прежние схемы — налоговые органы компетентны и в случае нарушений могут доначислять миллионы и даже сотни миллионов рублей, вплоть до уголовной ответственности.
Соответственно, налоговый арбитраж заканчивается, и цены на маркетплейсах будут всё больше приближаться к ценам в онлайн-рознице ритейлеров. В этот момент и происходит “разворот корабля”: зачем отдавать бизнес маркетплейсам, если у тебя самая большая сеть присутствия в своей категории по стране и клиент может забрать товар сегодня?
Если посмотреть на рынок, в каждой категории есть игроки номер один, два или три — Детский мир, М.Видео, Ситилинк, Hoff, Спортмастер, Л’Этуаль. Эти компании могут развивать собственный e-commerce, и он будет для клиента более интересным. Почему? Потому что реклама работает не только на маркетплейс, а одновременно и на розницу, и на e-commerce. Ритейлеру выгоднее инвестировать в рекламу, которая приводит трафик и в онлайн, и в офлайн, чем платить за рекламу внутри маркетплейса. Это первый фактор.
Второй фактор: клиент, который покупает товар в «М.Видео», остаётся клиентом «М.Видео», а клиент, который покупает тот же товар на Ozon — клиент Ozon. Инвестиция в LTV этого клиента более оправдана, если он остается в твоей CRM системе.
Что происходило, когда Ozon и Wildberries открывали свои склады? Соседние предприятия теряли рабочие руки, потому что для запуска склада или БРЦ крупной компании нужно одномоментно набрать 200–300–400 человек. Соответственно, им готовы переплачивать, тем самым разгоняя инфляцию.
Если у тебя забрали 300 сотрудников и обесточили твое предприятие, заплатив им на 20% больше, чтобы вернуть хотя бы часть людей, ты вынужден уравнивать зарплаты и тоже поднимать их на 20%.
Поэтому возврат западных брендов может привести, во-первых, к инфляции рынка труда. Во-вторых, к инфляции рынка аренды. И, очевидно, к инфляции рекламы: телевизионный инвентарь ограничен, онлайн-инвентарь ограничен, появляются новые бренды, усиливается борьба за место в кошельке потребителя, а значит, рекламный рынок дорожает, так как больше претендентов на тот же самый эфирный слот.
Все эти косвенные издержки в итоге будут переложены на клиента. Иначе бизнес просто не сложится - такого запаса по марже, чтобы «проглотить» эти расходы, не существует. Поэтому инфляция будет в любом случае.
И, наверное, последний важный тренд — e-commerce. Здесь произошёл резкий разворот. Корабль под названием “маркетплейсы” действительно развернулся. Я уже говорил об этом, в том числе на профильных обсуждениях: следующий год принесёт ужесточение комиссий и в целом ухудшение экономики бизнеса на маркетплейсах — они станут менее выгодными.
Причин несколько. Первая: стремление маркетплейсов вывести свою экономику в плюс. Мы уже видим это по росту комиссий: в этом году они выросли в среднем на 12% у всех трёх крупнейших игроков — Яндекса, Ozon и Wildberries. В следующем году этот процесс продолжится.
Второй фактор — изменения в налоговом законодательстве. По сути, заканчивается налоговый арбитраж: лимит по упрощённой системе снижается с 60 до 20 миллионов рублей с 1 января. Это означает, что крупным компаниям больше не позволят использовать прежние схемы — налоговые органы компетентны и в случае нарушений могут доначислять миллионы и даже сотни миллионов рублей, вплоть до уголовной ответственности.
Соответственно, налоговый арбитраж заканчивается, и цены на маркетплейсах будут всё больше приближаться к ценам в онлайн-рознице ритейлеров. В этот момент и происходит “разворот корабля”: зачем отдавать бизнес маркетплейсам, если у тебя самая большая сеть присутствия в своей категории по стране и клиент может забрать товар сегодня?
Если посмотреть на рынок, в каждой категории есть игроки номер один, два или три — Детский мир, М.Видео, Ситилинк, Hoff, Спортмастер, Л’Этуаль. Эти компании могут развивать собственный e-commerce, и он будет для клиента более интересным. Почему? Потому что реклама работает не только на маркетплейс, а одновременно и на розницу, и на e-commerce. Ритейлеру выгоднее инвестировать в рекламу, которая приводит трафик и в онлайн, и в офлайн, чем платить за рекламу внутри маркетплейса. Это первый фактор.
Второй фактор: клиент, который покупает товар в «М.Видео», остаётся клиентом «М.Видео», а клиент, который покупает тот же товар на Ozon — клиент Ozon. Инвестиция в LTV этого клиента более оправдана, если он остается в твоей CRM системе.
Я вижу этот разворот именно как рост важности независимого e-commerce — модели direct-to-consumer. Этот сдвиг точно произойдёт уже в следующем году.
По оценкам «Яков и партнёры» и Infoline, доля независимого e-commerce находится на уровне около 36% и будет сохраняться. Это тот самый оптимистичный сценарий, который мы как раз рассматривали, потому что все эти факторы складываются одновременно: изменения в законодательстве с одной стороны, с другой - рост комиссий маркетплейсов.
Третий фактор: банки и кэптивные банки, вокруг которой сейчас много обсуждений в СМИ. Я думаю, что определённые ограничения здесь точно будут введены, и как только это произойдёт, эта лазейка для маркетплейсов закроется. В результате покупка на маркетплейсе станет еще менее интересной для конечного клиента.
Если суммировать, ключевые факторы следующие:
Третий фактор: банки и кэптивные банки, вокруг которой сейчас много обсуждений в СМИ. Я думаю, что определённые ограничения здесь точно будут введены, и как только это произойдёт, эта лазейка для маркетплейсов закроется. В результате покупка на маркетплейсе станет еще менее интересной для конечного клиента.
Если суммировать, ключевые факторы следующие:
- Ключевая ставка: с одной стороны триггерит возврат денег в экономику, но при этом разгоняет инфляцию.
- Развилка, связанная с потеплением отношений с Западом и потенциальным возвратом западных брендов.
- Развилка окончание СВО и, соответственно, возврат людей в экономику.
- Даже не развилка, а то, что точно произойдёт: рост независимого e-commerce, то есть возврат брендов с маркетплейсов к развитию собственной электронной коммерции.
— Уточню одним словом: 36% собственной e-commerce — это вы сейчас по рынку в целом меряете, верно?
— Сейчас даже чуть меньше: примерно 33–34%, но порядок тот же, около одной трети.
—Это, конечно, удивительно, потому что, когда смотришь на отдельные бизнесы — условно, тот же «Детский мир» или любые другие из перечисленных, — ни у кого из них нет такой доли в продажах.
— Уточню. Эти условные 30–35% — это треть от всего рынка e-commerce. Независимый e-commerce занимает примерно эту долю, остальное это маркетплейсы.
Если посмотреть на рынок e-commerce в прошлом году, он составил около 11 триллионов рублей. Из них у Ozon примерно 2,9 триллиона, у Wildberries около 3,5 триллиона. То есть на двоих уже порядка 64%. Плюс Яндекс Маркет — примерно триллион. В итоге все вместе около 7 триллионов из 11. Эти цифры достаточно легко считаются, поэтому в целом так и получается.
Если посмотреть на рынок e-commerce в прошлом году, он составил около 11 триллионов рублей. Из них у Ozon примерно 2,9 триллиона, у Wildberries около 3,5 триллиона. То есть на двоих уже порядка 64%. Плюс Яндекс Маркет — примерно триллион. В итоге все вместе около 7 триллионов из 11. Эти цифры достаточно легко считаются, поэтому в целом так и получается.
—Последний вопрос. Вспомним далекие годы, когда российский сетевой ритейл уже чувствовал себя достаточно уверенно, и мы постоянно гадали: придёт к нам Walmart или не придёт. Мы всё время жили в этом состоянии неопределённости: вроде вышел, вроде даже магазин открыл, а потом — нет.
И вот сейчас, продолжая твою тему e-commerce и маркетплейсов, мы фактически перестали обсуждать возможность прихода иностранных компаний в этот сегмент. Наверное, речь не про Amazon, но Китай, наша уже почти братская страна, как будто обладает здесь потенциалом суперигрока. Ты вообще думал о возможности появления ещё одного международного маркетплейса на российском рынке?
И вот сейчас, продолжая твою тему e-commerce и маркетплейсов, мы фактически перестали обсуждать возможность прихода иностранных компаний в этот сегмент. Наверное, речь не про Amazon, но Китай, наша уже почти братская страна, как будто обладает здесь потенциалом суперигрока. Ты вообще думал о возможности появления ещё одного международного маркетплейса на российском рынке?
— Я думаю, что это место под солнцем уже занято. Рынок слишком насыщен маркетплейсами.
В России три крупных маркетплейса, столько нет в большинстве других стран. В Китае тоже много, но по сути там тоже три. Больше трёх, кажется, просто не помещается.
Я сейчас не беру в расчёт попытку Сбера с «Мегамаркетом» и не беру AliExpress, который в целом уже присутствует на рынке и у них обороты в районе 200–300 миллиардов.
Фактически, если учитывать «Мегамаркет» и AliExpress, у нас уже пять маркетплейсов. Для шестого игрока рынок инфраструктурно не готов. Под инфраструктурой я имею в виду прежде всего количество пунктов выдачи. Любому новому игроку нужно их строить с нуля — это колоссальные инвестиции.
В России три крупных маркетплейса, столько нет в большинстве других стран. В Китае тоже много, но по сути там тоже три. Больше трёх, кажется, просто не помещается.
Я сейчас не беру в расчёт попытку Сбера с «Мегамаркетом» и не беру AliExpress, который в целом уже присутствует на рынке и у них обороты в районе 200–300 миллиардов.
Фактически, если учитывать «Мегамаркет» и AliExpress, у нас уже пять маркетплейсов. Для шестого игрока рынок инфраструктурно не готов. Под инфраструктурой я имею в виду прежде всего количество пунктов выдачи. Любому новому игроку нужно их строить с нуля — это колоссальные инвестиции.
—А если это покупка?
— Покупка возможна, но по сути смена владельца принципиально ничего не изменит.
Скорее это будет сценарий слияний и поглощений. Я видел прогноз, что в 2026 году Wildberries может купить «М.Видео». Такие сделки возможны. Покупка игроков номер три, четыре или пять игроками номер один или два — либо какими-то другими системными игроками — вполне вероятна. Я не исключаю такой сценарий.
Ещё один тренд следующего года, и продолжение текущего, это дальнейшая консолидация рынка и рост M&A. За этот год мы увидели много сделок: продажу «Азбуки вкуса», OBI, которая стала частью «Ленты», «Рив Гош», аптечные сети, которые стали частью Wildberries.
Консолидация и M&A будут продолжаться, но вряд ли это приведёт к выходу на рынок нового западного или восточного игрока.
Скорее это будет сценарий слияний и поглощений. Я видел прогноз, что в 2026 году Wildberries может купить «М.Видео». Такие сделки возможны. Покупка игроков номер три, четыре или пять игроками номер один или два — либо какими-то другими системными игроками — вполне вероятна. Я не исключаю такой сценарий.
Ещё один тренд следующего года, и продолжение текущего, это дальнейшая консолидация рынка и рост M&A. За этот год мы увидели много сделок: продажу «Азбуки вкуса», OBI, которая стала частью «Ленты», «Рив Гош», аптечные сети, которые стали частью Wildberries.
Консолидация и M&A будут продолжаться, но вряд ли это приведёт к выходу на рынок нового западного или восточного игрока.
— Мне кажется, получилась исчерпывающая картина. И самое приятное, что большинство выводов в ней, на мой взгляд, скорее позитивные. Давай надеяться, что всё пойдёт ровно так, как мы с тобой проговорили.